«Поднимите руку те, кого в детстве били родители, кого унижали и кем манипулировали…»

alira_e_cairan

Я веду документальный киноклуб. Мы встречаемся два раза в месяц, смотрим и обсуждаем документальные фильмы. Мой киноклуб, я думаю, самый посещаемый в России. Каждый раз в зал приходят человек 80–100, и это всегда разные люди. И так уже четыре года. По-моему, главное, что привлекает людей помимо кино, – это то, что они могут безнаказанно сказать все, что думают. И в конечном счете, посмотрев фильм, мы всегда говорим о самих себе.

Знаете, на какой фильм пришло больше всего людей? Да так, что народ чуть ли не на люстрах висел и сидел во всех проходах на ступеньках. Больше всего пришло на фильм, в кратком анонсе которого было написано, что он посвящен психологическому насилию в семье.

И человеческие реки стали стекаться в наш зал, потому что именно с темой насилия они и вошли в резонанс. Никакая другая тема не давала такого эффекта: ни кино о войне, сиротах, бездомных, врачах, катастрофах, полицейских, ни темы смертной казни, патриотизма, гастарбайтеров и ВИЧ. Все остальные фильмы зрителей интересовали гораздо меньше, чем возможность посмотреть на семью, где давят на детей.

И вы, наверное, захотите посмотреть этот фильм. Называется он «Мышеловка».

В открытом доступе его нет, только трейлер. В центре фильма семья: мать и четверо детей. Дочь Даша, лет 18, старший сын 15 лет и еще два пацаненка около 6–7 лет.

В момент действия фильма девушка лечится от наркомании, старшего сына ждет суд за ограбление, а младшие пока ни в чем таком не замечены. При этом семья совершенно не маргинальная, как можно предположить, а явно интеллигентная, и взрослые, и дети с хорошими лицами и говорят сложным литературным русским языком.

Основное место действия – большой деревенский дом, где семья проводит лето. Много ветра, травы, птиц, лошадей и детского смеха.

Вот эпизод, где вся семья солнечным утром собирается есть арбуз.

– Мама, я его (арбуз) вымыл, – говорит мальчик.

– Я тебе что сказала сделать? – спрашивает мама.

– Вымыть арбуз.

– Ты не будешь есть арбуз, пока не включишь мозги.

– Ты сказала мне вымыть арбуз, я его вымыл... А-а-а! Нужно вымыть эти банки!

– Давай-давай, иди к банкам и постой там.

Мама нарезает арбуз и раскладывает его по тарелкам.

– Мам, скажи, что ты меня просила сделать.

– Нет.

– Я правда не помню.

– Иди вспоминай.

– Я не знаю, как вспомнить.

– Не знаешь, тогда иди спать ложись.

– Мам… – говорит мальчик просительно.

Мама молча нарезает арбуз. Остальные дети ведут себя так, будто ничего не происходит. Даша помогает раскладывать ломтики арбуза.

Мама – мальчику:

– Ты сейчас разыгрываешь цирк. Все.

Она кивает головой остальным. Это сигнал для детей разбирать арбуз. Они начинают есть – все, кроме мальчика, который так и не вспомнил. Он сидит в отдалении, зажав голову руками.

Остальные ходят вокруг него, едят арбуз, говорят ему: давай, ешь арбуз.

Мальчик громко вздыхает:

– Я не могу есть арбуз, пока не вспомню.

Трет глаза.

На моих глазах разворачивается сцена, в которой мать ставит ребенку изначально невыполнимую задачу и умышленно оставляет его надолго с ощущением неудачи и неизвестности. При этом сама она, вероятно, считает, что это будет иметь какой-то воспитательный эффект.

Эпизод второй.

Заходит старший сын. Мать делает вид, что не замечает его, и говорит дочери при сыне:

– Ему мать и так не нужна. Ему нужны сигареты, это заметно.

Сын тут же, в комнате, все слышит, но молчит.

Мать:

– Не понимаю, почему я должна у себя дома терпеть чужого человека.

– Он уже чужой тебе стал?

– Я не чувствую родство по крови. Я чувствую родство по духу. Для меня все хорошие дети – мои. А все лживые и злые дети – не мои.

Даша смотрит не на мать, а куда-то вверх, с отсутствующим видом. Сын прекрасно слышит этот разговор о нем.

На моих глаза совершается самое жестокое, что способен словами сделать родитель, – отказаться от ребенка, отказать ему в любви. Я отлично знаю, что это такое. Когда однажды отец сказал мне, что больше меня не любит, это сломало наши отношения навсегда. Так что я лично точно знаю, сколько в реальности весят такие слова – те самые, которые говорит мать в этом фильме.

Дальше в киноклубе началось обсуждение фильма. Люди один за другим повторяли, что ничего особенного не увидели, что готовились к большей «жести». В зале как будто царило мнение, что если человеку не проламывают голову и не пропускают через мясорубку, то насилия никакого и нет. Видали мы и похуже, говорили зрители, а это так, фигня. Ну и что, что мать срывается на детях, орет на них и манипулирует. Ну и что, что один ребенок убегает от такой жизни в наркотики, а другой – в криминал. Это просто мать хочет от детей развития и дисциплины.

Одна девушка в зале даже поднялась и сказала: «Я в шоке от количества людей, которые не увидели никакого насилия...»

Другая сказала о матери: «Ну скажи ты прямо, что тебе нужно. Зачем вздыхать, подходить откуда-то сбоку, интриговать и устраивать сцены? В моей семье тоже это есть».

Многие встали на сторону матери. Да, говорили они, когда речь заходит о манипуляции, то заставлять ребенка есть полезную кашу – это манипуляция и вообще-то насилие для ребенка, но есть хоть одна мамочка, которая к этому не прибегала? Нет, не найдется такой. «Манипуляция – это нормально для воспитания», «Не могу осудить маму – она же хотела выработать дисциплину, поэтому кричала на детей и заставляла их». И так далее.

Традиционно в киноклуб приходит довольно много психологов – или просто психологов стало много и они есть в любом зале. Зрители-психологи выдают точные формулировки: «Я увидела отрицание чувств: девочка пытается рассказать, что чувствует, а мама говорит – нет, все не так, тебе кажется… Таким образом мать отрицает реальность девочки, ее чувства. Маме надо, чтобы в сцене с арбузом мальчик чувствовал себя виноватым и уязвленным, ей нужна власть над ребенком, который от нее полностью зависим. Это было и в моем детстве. Тебя отшвыривают, но недалеко: надо, чтобы ты возвращался и просил. И потом, вырастая, мы строим отношения по этой же схеме, выбираем таких, которые отбрасывают».

Потом был опрос. Я прошу людей поднять руку, если услышанное будет про них.

«Поднимите руку те, кого били в детстве» – половина зала.

«Поднимите руку те, в кого не верили родители» – треть зала.

«Кого унижали?» – треть зала.

«У кого детство было абсолютно благополучным?» – тоже примерно треть.

«Кем в детстве манипулировали?» – руки поднимает большинство.

В аэропорту всегда можно узнать очередь на свой рейс. Только в русской очереди на детей орут и бьют их. Я не удивляюсь. Это мир, в котором я живу с детства. И у нас почему-то нет тонких настроек, определяющих насилие в семье. Потому что семья, где детьми манипулируют и в которой они все время чувствуют себя ничтожеством, семья, от которой одна сбегает в наркотики, а другой становится преступником, кажется нам обычной, в ней «как умеют, так и любят».

Если нет синяков, то уничтожение личности для нас мелочи.

Елена Погребижская
режиссер

отсюда