Назад к телу, или По ту сторону зеркала

JUL

Если субъект психоанализа желающий и он более «отелеснен», то в этом движении, заявленном в названии статьи — «назад к телу» — стоит остановиться и внимательно посмотреть, как возникает этот субъект, как происходит формирование тела и каким образом соотносятся тело и субъект.

Я обращаюсь к трудам Жака Лакана, а именно к тому этапу, который он назвал Стадией зеркала. Это первая фаза рождения субъекта, которую Фрейд назвал нарциссической.

В 1914 году в статье «К введению в нарциссизм» Фрейд не дает ответ на вопрос, который возникает у Лакана: как именно возникает первичный нарциссизм, другими словами, каким образом на смену частичным объектам аутоэротизма приходит представление о себе как о целостном, едином «я»?

На что Лакан отвечает: в результате прохождения стадии зеркала.

Результатом прохождения этой стадии, которая разворачивается между 6 и 18 месяцами жизни, является узнавание ребенком себя в зеркале и отождествление этого образа с собственным «я». Стадия зеркала — формообразующая функция, благодаря которой ребенок может выделить в мире себя, признать себя, указать на себя и сказать «это — я».

С позиции лакановской структуры психики собственное «я» относится к воображаемому порядку, а «я» как субъект высказывания — к символическому. Если посмотреть в хронологической последовательности, то сперва формируется образ себя, затем способность размещать его в структуре языка. Сперва — увидеть, затем – назвать, т.е. сперва — собственное «я», затем — «я». Но стадия зеркала показывает не только, как появляется собственное «я», но и иллюзорный характер этой инстанции. Не случайно Лакан вводит понятие имаго — это иллюзия целостности, более того, этот образ производит отчуждение: «первый эффект имаго, проявляющийся у человеческого существа, — эффект отчуждения субъекта». Но основанием этой отчуждающей идентификации является нехватка телесной целостности.

На осмысление стадии зеркала Жаком Лаканом повлияли психологические эксперименты Вольфганга Келера с обезьянами и Анри Валлона, которые он представил в статье «Как развивается у ребенка представление о собственном теле», в которой он описывает свои наблюдения за поведением ребенка перед зеркалом и появление представления о себе. Не менее важными оказались этологические наблюдения и обнаружение такого явления, как импринтинг, или запечатление — фиксация в памяти животных отличительных признаков объектов и реакция следования за родительским образом. Лакан подробно изучал труды Конрада Лоренца, Тинбергена, Фриша, Харрисона и Шовена на эту тему.

Но с другой стороны к проблеме подошел писатель-антрополог Роже Кайуа, который изучал маски, игры, мимикрию, структуры воображения и ритуальные практики. Он был близок кругу сюрреалистов, дружил с Жоржем Батаем. Статья Кайуа «Мимикрия и легендарная психастения», которая вышла в 1938 году в книге «Миф и человек», оказала непосредственное влияние на размышления Лакана о стадии зеркала. В статье рассматривается случай психастении, описанный психиатром Пьером Жане. Психастения — невроз, расстройство функции реального, который проявляется в форме страха, фобии и навязчивости — симптомов, при которых на первый план выходило чувство отчужденности внешнего мира, деперсонализации и ощущения неполноты, когда человек пребывает в постоянных сомнениях.

Мимикрия даже сегодня описывается как один из видов защитной окраски, который якобы позволяет животным слиться со средой во имя сохранения собственной жизни. Но эксперимент, который был проведен в США в начале 1930-х годов, когда были вскрыты желудки 60 тысячам птиц, питающихся насекомыми, показал, что число съеденных мимикрирующих насекомых ничуть не меньше тех, что к мимикрии не прибегали. Поэтому эволюционная биология не дает ответ на этот вопрос, ответ же Кайуа был таков, что организм не приспосабливается к окружающей среде, а захватывается средой. По мысли Лакана, подобным образом происходит захват внешним образом ребенка.

Кайуа говорит, что основной теоретической проблемой всегда оказывается проблема различий: между действительным и воображаемым, между явью и сном, между организмом и средой. По его мнению, мимикрия — это «искушение пространством», результатом которого оказывается нарушение границы, дифференцирующей организм и среду. Организм оказывается в области психастении, т.е. нарушаются устойчивые отношения между личностью и пространством. Это влечение к пространству близко к фрейдовскому влечению к смерти.

Кайуа пишет:

«Наряду с инстинктом сохранения, как бы поляризующим живое существо на его жизни, очень часто проявляется своего рода инстинкт ухода, поляризующий организм на существовании застывшем, бесчувственном и бессознательном».

Понимание того, что явление мимикрии связано не с законом самосохранения, а с законом, согласно которому организм захватывается окружающей средой, сливается с ней, мы видим в лакановской стадии зеркала в виде плененности образом другого, которая ведет ребенка к овладению собственным телом, но платой за это является неразрывная связь с запечатленным образом, переход себя в другого. Становится понятным, почему агрессивность и отчуждение являются неотъемлемыми составляющими зеркальности: другой не только дал мне меня, но и забрал.

В основании стадии зеркала лежит факт преждевременности рождения — беспомощность, отсутствие моторной координации послеродовых месяцев, витальная зависимость от матери, от Другого. Судьбой новорожденного отныне являются социализация или смерть.

«Функция стадии зеркала оказывается частным случаем функции имаго, которая заключается в установлении отношений организма с его реальностью, или Innenwelt`а с Umwelt`ом. (Мир внутренний с миром внешним, — прим. ред.)

Но это отношение с природой искажено у человека неким растрескиванием организма в своих недрах, первичным раздором, знаки которого обнаруживают болезни и отсутствие моторной координации послеродовых месяцев. Объективное понимание анатомической незавершенности пирамидальной системы, как и гуморально-гистерезисного последействия материнского организма, подтверждает этот взгляд, который мы формулируем как данные истинной специфической родовой преждевременности у человека. (…)

Это развитие переживается как временная диалектика, решительно проецирующая формирование индивидуума на историю: стадия зеркала есть драма, внутренний порыв которой стремительно развивается от недостаточности к опережению — и которая для субъекта, пойманного на наживку пространственной идентификации, измышляет фантазмы, постепенно переходящие от раздробленного образа тела к форме, каковую мы назовем из-за ее целостности ортопедической – и, наконец, к водруженным на себя доспехам некой отчуждающей идентичности, которая отметит своей жесткой структурой все его умственное развитие. Так разрыв круга от Innewelt`а к Umwelt`у порождает неисчерпаемое интегрирование описи собственного я»1.

Таким образом, субъект, по Лакану, раскачивается между двумя полюсами: отчужденным образом и реальным телом — то, что Фрейд называл «действительным я», расколотым на части.

Согласно Фрейду, это тело, расколотое на части, или аутоэротическое тело, собирается за счет генитальной центрации сексуального интереса ребенка, которое происходит во время прохождения Эдипа. Для Лакана частичные влечения вообще никогда не собираются воедино, остаются частичными, направленными на частичный объект.

Именно стадия зеркала порождает фантазм расщепленного тела. Раздробленное тело — вот что поджидает нас по ту сторону иллюзорного единства. Однако порождается оно задним числом. До образа целостного тела не было никакого рассыпающегося тела.

Для того чтобы нечто могло рассыпаться, прежде должно существовать собранное состояние. Поэтому предшествующее рассыпающееся тело появляется ретроспективно — после того как оно собрано. А собственное «я» представляет собой неаутентичную инстанцию, которая функционирует ради того, чтобы скрыть эту беспокоящую нехватку единства, это необходимая иллюзия целостности.

Отчужденность собственного образа требует постоянного переприсвоения. Отождествляя себя с образом, приходящим извне, ребенок делает первый шаг к признанию себя — собственного «я».

Это признание приходит от другого, и оно всегда должно будет возобновляться. Единство собственного «я» будет носить отпечаток воображаемого, иллюзорного единства, которое будет поддерживать человека на протяжении всей жизни, но признавая себя в других, в этой объективирующей идентификации человек будет радикально отчужден от себя — от истинного субъекта, от своего желания. И в стремлении к себе он вынужден соперничать со своим собственным образом.

Итак, из психоаналитического опыта мы знаем, что законченного и полного образа тела не существует, несмотря на кажущуюся полноту, которую зеркальный образ возвращает субъекту в поле видимого. Всегда остается что-то невидимое, то, что выпало из субъекта – его нехватка — это то, что неисправимо и структурно отсылает к функции «минус фи» воображаемого фаллоса в грамматике Лакана.

Знаменитый «Портрет мистера Эдварда Джеймса» (1937) Рене Магритта является иллюстрацией этого знания.



Мы видим со спины господина, который в зеркале видит свою спину, а не отражение: взгляд наблюдателя к нему не возвращается. Сам Магритт говорил о портрете, что важным является сам момент паники, а не его объяснение.

С одной стороны, это паника адресуется утраченному взгляду, с другой стороны, это приобретение: в виртуальном пространстве может появиться то, что не может отразиться в зеркальном образе, как раз функция «минус фи».

Как бы то ни было, картина иллюстрирует невозможность представить целостность объекта в образе, но и тот факт, что вся притягательность образа заключается в том, что в нем оказывается непредставленным.

Иллюзия собственного «я» имеет далеко идущие последствия, и не только ортопедические. Мир начинает существовать для человека в проекции себя в этот мир. Любое признание, принятие или отрицание мира производится сквозь призму себя, спроецированного в мир, которое берет свое начало в застывшем, но очень шатком единстве образа тела. Поэтому Лакан, утверждая отчужденность собственного образа, говорит о требовании постоянного его переприсвоения.

Смысл психоаналитической клиники, по Лакану, заключается не в том, чтобы клиент, в конечном счете, идентифицировался с аналитиком по линии вымысла, не в том, чтобы он интроецировал крепкое, здоровое эго аналитика, как утверждает эго-психология, а в том, чтобы он признал в себе другого, в идентификации с симптомом, с расщеплением.

Окончание анализа — признание другого в себе. «Стадия зеркала» заканчивается словами:

«Психоанализ может сопровождать пациента до самого экстатического предела «Вот это ты», где ему раскрывается шифр его смертной судьбы, но не единственно в нашей власти практиков подвести его к тому моменту, где начинается истинное путешествие»2.

Примечания:

1 Лакан Ж. Стадия зеркала как образующая функцию я, какой она раскрывается в психоаналитическом опыте. Перевод с фр. А.К.Черноглазова. М,: Логос, 1997.
2 Там же.

Литература:

Лакан Ж. Стадия зеркала как образующая функцию я, какой она раскрывается в психоаналитическом опыте. Перевод с фр. А.К.Черноглазова. М,: Логос, 1997.
Мазин В. Стадия зеркала Жака Лакана. Спб.: Алтейя, 2005.

Елена Груздева, источник