Casual Vacancy by J.K. RowlingДжоан Роулинг началась, когда закончился Гарри Поттер. За семимильной сагой о мальчике, который выжил и выжал за собой всё, было не очень ясно – плевал ли боженька вдохновением в Роулинг прицельно или просто что-то с Астрид Линдгрен, например, отрикошетило. Можно переформулировать подобрее: снизошло ли на Роулинг единожды или она действительно умеет писать. Умение писать в нише более-менее массовой литературы сегодня явление слишком ценное, чтобы его не иметь. То есть, можно, конечно, склеить из своего гормонально-дрожжевого увлечения «Сумерками» достаточно жизнеспособного инкуба, который будет бесконечно распахивать читателю нехитрое содержание своего черного плаща, но к умению писать это будет относиться примерно так же как кусок сала к зеленой табуретке – с недоумением.
В пост-поттеровской Роулинг гораздо более заметно то, что было скрыто за мантией-невидимкой волшебного антуража и перестрелками на палочках: она осознанно работает в романной традиции девятнадцатого века. «Гарри Поттер» - объемная и тщательная прорисовка диккенсовского романа воспитания. Вечный Пип обретает волшебного помощника только с тем, чтобы в нем разочароваться и через это разочарование стать на одно годовое кольцо крепче. Юный Дэвид теряет отца и мать, и хотя роулинговские дурсли куда как жиже, чем зловещие мердстоны, их отчаянное сведение всего мира к идиосинкратической нормальности едва ли не страшнее откровенной жестокости Мердстонов.
Идиосинкратическая нормальность и отчаянная среднеклассовость не становятся, впрочем, персональным изобретением Роулинг. Это все та же большая английская традиция, лопающийся от обилия деталей и нехватки пространства английский реализм девятнадцатого века. «Свободное место» - прилежная вариация на тему гаскелловского «Крэнфорда», приперченная для аутентичности изысканным английским матом. Джейн Остен пишет роман Trainspotting. Bloody хуй indeed!
Маленький английский городок Пагфорд, кажется, отделен от Крэнфорда и, допустим, Сент-Мэри-Мид только некоторым литературно-временным континуумом. Church Row и Evertree Crescent, руины полуразрушенного аббатства и вечные полуженские комитеты, соперничество двух школ и непременный бедняцкий район. В девятнадцатом веке там еще бывала Эмма Вудхауз. В двадцать первом веке там бывают только наркотики и растление малолетних.
Роман открывается смертью приходского советника Барри Фейрбразера: его хватает удар на второй странице, и этого хватает, чтобы привести в движение всю историю. Последующие пятьсот страниц романа на маленьком текстовом пространстве будут топтаться с пяток семей – с детьми и не очень – которые будут то и дело сталкиваться локтями и взглядами в битве за свободное место.
Свободное место в приходском совете, впрочем, становится своего рода градусником – оно показывает, что внешне карамельный Пагфорд лихорадит внутренней ненавистью одной карты из «Счастливых семей» к другой, и эта ненависть прорывается наружу прыщами сплетен, оскорблений и сексуальной неудовлетворительности. Секс в романе, кстати, представлен отчаянно бытовым делом – он существует и в жизни домохозяйки Саманты, у которой давно обвисли и мечты и сиськи, и в мечтах подростка Эндрю, которому прыщи заслоняют путь к светлому будущему, но это совсем не то, что приносит кому-либо удовольствие. Скорее, это еще один пункт в райдере жизненных осложнений: муж – мамина лапа, папаша – звероподобное полено, друг – аутентичный эстет, толстые ноги, усы у женщин, секс.
«Свободное место» раскручивается невероятно медленно – форзацу достаточно не хватает карты с пояснениями кто кому куда и что построил Джек. При желании из отношений между врагами в борьбе за место Барри Фейрбразера можно склеить длинный синтаксически-причинный период. Вот толстый Говард, хозяин местной лавки, который отец Майлзу – мямле и носочку, который муж Саманты, у которой большие, хоть и сдавшие с годами сиськи, которую ненавидит Ширли, которая больше всего ненавидит тех, кому шире всего улыбается, и которая в особенности ненавидела Барри Фейрбразера, потому что он старался сделать человека из виртуозно-матерной Кристал Уидон, которую пытается неуклюже спасать школьный психолог Тесса, которая сама отчаянно нуждается в спасении от мужа и сына, который ежедневно доводит до слез Сухвиндер, которая дочь Парминдер и Викрама, которые вроде бы хорошие люди, но в которых «вроде бы» зачастую преобладает и так далее, до бесконечности. Все сматывается в плотный сюжетный клубок, откуда периодически высовываются детские страхи, неудачные отношения, несовершенные дети, непарные мужья и жены и другие не этого мира.
Английские читатели и критики в первую очередь вцепились в осязаемую политичность романа. Отношение к бедным и цветным, к наркоманам и семейному насилию, к сексу, крэксу и пексу в рамках двух с половиной типично английских улиц, впрочем, не делает этот роман закрыто английским. Роулинг пишет про достаточно живых людей, которые встречаются и за границами британской визы. Жены, которые считают мужей своим единственным достижением в жизни и жены, которые не достигли даже этого. Мужчины, которые изо всех сил стараются не быть мужьями и мужья, которые изо всех сил стараются не быть мужчинами. Дети, которых не любили, и дети, которых не любили слишком сильно. Роулинг создает очень убедительных, а главное, настоящих людей – их правда можно любить и можно ненавидеть, все как положено в хорошем толстом романе, когда за судьбами героев следишь, а не следуешь.
Книга вышла, конечно, отъявленно новой, и маркерами тому не только развитой мат, описание секса, трущоб и наркоманов или секса в трущобах с наркоманами. Это пример, скорее, новой Роулинг, которая может так, а может еще и рыбу заворачивать, и хотя газетка у нее попримятая, зато селедка нажористая, так ты газету и не жуй. Селедка – то есть, книга – Роулинг действительно удалась. Проблематика здесь не заслоняет жирными пятнами содержание. Роулинг даже в новой по всему книге остается прекрасной рассказчицей: она нигде не теряет петли и везде довязывает до конца.
Хорошая селедка, в общем. Можно даже с головы есть.
http://peggotty.livejournal.com